Статья
5577
12 марта 2019 10:00
Революция делается легко!
«Десять дней, которые потрясли мир». Про эту книгу слышали все, но мало кто ее читал. По понятным причинам: долгие годы она была не то чтобы запрещена, но и не разрешена — напечатанные экземпляры хранились в спецхране. Удивительно, казалось бы — апологетическая книга американского писателя о социалистической революции в России, написанная очевидцем, выгодно оттеняющая критический взгляд еще одного свидетеля — Герберта Уэллса с его «Россией во тьме». Ленин, прочитав «Десять дней...», пришел в восторг и требовал, чтобы книгу перевели на все языки, издали миллионными тиражами, чтобы каждый пролетарий на самом дальнем краю этого мира получил ее в дар от революционных Советов.Но Иосиф Виссарионович завет Владимира Ильича не выполнил. Даже наоборот: книгу велел изъять и запрятать под замок. Хотя с самим автором в свое время даже приятельствовал. Выбравшийся из России американский коммунист Джерри Рубен потом вспоминал, что Рид был от Сталина в восторге и называл его своим лучшим другом. Разгадка, впрочем, простая: Троцкий в «Десяти днях...» чуть не на каждой странице, а Иосиф Виссарионович не упоминается ни разу.
И надо сказать — хоть эта мысль может показаться едва ли не крамольной — литератор Джон Рид должен быть благодарен своему «лучшему другу» за такую услугу. «Десять дней, которые потрясли мир» вряд ли могут кого-то потрясти художественными достоинствами. Бесконечные совещания, митинги, выступления... Трескучий язык раннесоветской пропаганды. Как будто и не автор «Восставшей Мексики» ее написал, а совсем другой человек. Правда, по-видимому, кроется где-то посередине: над книгой трудился и автор, и другой человек, которого мы не знаем, но догадываемся, из какого он был ведомства.
Иначе как объяснить, что мастер искрометных пассажей, остроумных ремарок (Лютчая гостинтса! — сказали мы извозчику по-русски) вдруг начал выражаться вот таким языком:
«Карахан отвечает с ходу, не задумываясь: гибкая организация, чуткая к народной воле, выражаемой Советами, предоставляющая величайшую свободу местной инициативе»
Впрочем, были и другие объяснения произошедшей с автором блестящих очерков (гений журналистики!) метаморфозы. Надежда Константиновна Крупская, вообразившая себя в те годы выдающимся педагогом, писала, что американский писатель Джон Рид «был страстным революционером, коммунистом, понимавшим смысл событий, смысл великой борьбы», без какового понимания полезной книги не напишешь, а выйдет что-то вредное, как у Толстого, Канта, Ницше, Лескова, Шопенгауэра, которых она, заведуя отделом Наркомпроса, запретила...
Так кто же он был, этот странный американец, нашедший последнее упокоение у Кремлевской стены?
Баловень судьбы. Он удачно родился. Его дед по матери был классическим американским первопроходцем, но открывал не земли (они уже все были открыты и освоены), а новые заводы — газовые, чугунные, сталелитейные. Семья была богатая, но, против ожидания, не консервативная. Дома царил культ образования. Отец — успешный бизнесмен, но университета не окончил, и это обстоятельство угнетало его всю жизнь. Так что детям университета было не миновать. И, конечно, это должно быть не какое-то захолустное заведение на Среднем западе — Гарвард!
Это была идеальная стартовая площадка. Превосходное образование, нужные знакомства, полезные контакты, связи. Но Джон Рид был бы кем-то другим, а не самим собой, если бы стартовал вместе с однокурсниками — в крупные корпорации и частные адвокатские конторы.
Анфан террибль. Уже в Гарварде Джон начинает шокировать достопочтенную буржуазную публику, частенько захаживая на заседания Социалистического клуба. Его основал Уолтер Липпман, будущий пулитцеровский лауреат. Он, кстати, первым и раскусит своего приятеля — в эссе «Легендарный Джон Рид» (1914) опишет его как невероятно талантливого игрока, авантюриста без особых убеждений, для которого процесс важнее сути, который наслаждается всеобщим вниманием и должен — по зову своей натуры — оказаться в самом эпицентре, в самом пекле. Другой бы обиделся — Джон, прочитав эссе, расхохотался. Ему хотелось славы, внимания, богатства, и все средства тут были хороши.
Он много пишет — стихи, пьесы, памфлеты — и везде успех (баловень судьбы!), быстро приходит мода, редакторы соревнуются, кто предложит гонорар крупнее, тему — интереснее. Богемный Гринвич Виллидж принимает его как родного — он пишет колонки и репортажи о балах, которые устраивают мафиози, о ночных попойках с гангстерами, визитах к проституткам, кутежах с портовыми грузчиками и пьяными матросами. Но все это — не то, мало, скучно, приземленно... и вот он уже — где бы вы думали? — в Мексике, завернувшись в пончо, в сомбреро, скачет бок о бок со своим новым другом — и кто же этот новый друг? Сам Панчо Вилья, легендарный революционный генерал, вождь восставших мексиканских пеонов...
Мексика. «В течение четырех месяцев я скакал на коне сотни миль через палимые солнцем равнины, спал на земле вместе с солдатами, танцевал и пировал в разграбленных асьендах всю ночь напролет...»
На родину Джон Рид возвращается в ореоле славы лучшего военного корреспондента своего времени. Но на лаврах долго не почивает — отправляется в Европу, на фронты Первой мировой. Уже во второй раз. Он видел начало этой бойни, протестовал против вступления в нее Соединенных Штатов, из-за этих протестов попал в списки неблагонадежных, его даже судили за антиамериканскую деятельность. Но война влекла его, как магнит. Балканы, Румыния, Италия — и везде он в самом пекле, и все как будто играючи — русская рулетка, повезет-не повезет... Несколько раз его принимали за шпиона, арестовывали, и лишь спешно выправленные бумаги из американского посольства спасали его от расстрела.
Его компаньон и биограф, бостонский священник Альберт Рис Вильямс позже напишет о сцене, которая его потрясла. Они ехали мимо какой-то деревушки, началась бомбардировка, Джон схватил шофера за плечо и закричал — туда, туда! Деваться некуда, шофер покатил прямо под обстрел, и вдруг — позади, на дороге, где они были несколько секунд назад — разрыв, грохот, воронка — бомба! Вильямс посмотрел на Рида и ему почудилось, что тот едва ли не упивается этим моментом...
Однако военные репортажи Рида были далеко не восторженными. Почтовая служба США даже отказывалась принимать его бандероли и пересылать телеграммы. В апреле семнадцатого президент Вудро Вильсон объявил о вступлении Соединенных Штатов Америки в войну. Страну охватил милитаристский угар. Рид был в отчаянии.
Он возвращается в Америку, женится, разводится, порывает с одними друзьями, заводит новых. То он богат, то закладывает отцовские часы... И во всем этом что-то неестественное, избыточное — это раздражает уже и самых близких: пора наконец остепениться, уже не мальчишка, в конце концов... Но куда там.
Кто-то из друзей скажет потом: его завораживал абсурд. Может быть, из этого и родился самый главный, самый абсурдный роман его жизни — роман с Россией...
Россия. Декабрь семнадцатого. Фронт. Над немецкими окопами ветер гоняет листовки. «Soldaten! Возвращайтесь домой! Делайте революцию! Революция — это легко!» Текст листовки сочинили два американца. Писатель-коммунист и бывший священник из Бостона. Рид и Вильямс. Они теперь работают на большевиков.
Джон Рид знает, что говорит. Он в России с августа семнадцатого — корреспондент журнала «Masses». Но разве может он остаться лишь сторонним наблюдателем? Нет, конечно. И вот он уже разбрасывает листовки с грузовика, выступает на митинге... И, разумеется, в 11 часов вечера 7 ноября Джон Рид вместе с новой возлюбленной — Луизой Брайант — не мог не оказаться в только что захваченном большевиками Смольном. Временное правительство пало на его глазах. Революция — это легко!
Он пытается вернуться в Америку — его, американского гражданина, не пускают несколько месяцев: опасный элемент! И в самом деле — опасный. Луиза везет в своем багаже тайные инструкции (у нее особый статус — дипкурьер). У Джона Рида статус еще выше — он назначен на пост советского консула в Нью-Йорке! Вильямс утверждает, что затею с консульством для Рида придумал Троцкий, но под давлением американского посла Советы в итоге отозвали назначение.
Кажется, столь любимый веселым американцем абсурд уже зашкаливает... Но дальше будет еще захватывающе, еще абсурднее.
На родине он участвует в создании коммунистической партии, несколько раз попадает под суд (обвинение все то же: антиамериканская деятельность), отбивается от обвинений, что он платный агент большевиков. И осенью 1919-го отправляется в третье путешествие в страну своей мечты — в Советскую Россию. Чтобы уже никогда не вернуться...
Делегат Второго конгресса Коминтерна от Коммунистической партии Америки, белый южанин Джон Рид представляет также и угнетенное негритянское меньшинство. Конгресс шлет привет «товарищам неграм» — скоро, скоро мировая революция уравняет всех — и белых, и черных!
— Коммунисты не должны стоять в стороне от движения негров за социальное и политическое равноправие, которое теперь, в момент роста расового самосознания, широко распространяется среди негритянских масс. Коммунисты должны использовать это движение, чтобы показать бессодержательность буржуазного равенства и необходимость социальной революции, не только освобождающей рабочих от рабства, но и являющейся единственным средством освобождения негров, как угнетенного народа.
(Из выступления на Втором конгрессе Интернационала)
Но нет такой игры, в которую можно играть бесконечно, а в русскую рулетку с самой судьбой — тем более. Трудно оставаться восторженным романтиком, когда твою жену не пускают к тебе через границу, когда твоих друзей — таких же веселых авантюристов — объявляют «иностранными буржуазными элементами» и отправляют в концлагерь. Член исполкома Коминтерна Джон Рид мечется между посольствами, Смольным, Наркоминделом (который еще недавно патрулировал с винтовкой за плечами), пытаясь выправить бумаги себе, друзьям, знакомым... Все слишком абсурдно даже для него, короля абсурда:
Они здесь пытаются освободить весь мир, а я не имею возможности ни критиковать правительство, ни выражать симпатию не то что по отношению к капиталистам — даже к меньшевикам, которые тоже коммунисты.
В октябре двадцатого Джон Рид и Бела Кун уезжают на Кавказ. В Баку проходит Съезд народов Востока, товарищ Рид не может пропустить такое важное событие! В пути пишет письмо Луизе — он вернется через неделю, она наконец уладит все формальности, они встретятся в Москве.
И он ее встретит.
Чтобы умереть у нее на руках.
В России — эпидемия тифа. Одна из ее бессчетных жертв — блестящий выпускник Гарварда, друг Панчо Вильи, лучший военный корреспондент современности, несостоявшийся советский консул, игрок и авантюрист, десятки раз смотревший в лицо смерти, представитель угнетенных негров, делегат Второго конгресса Коминтерна Джон Рид.
Джек лежал в большом серебряном гробу, весь в цветах, а вокруг развевались знамена...
...Когда мы тронулись в путь, было холодно, небо хмурилось, шел снег. Помню, как плакали люди, развевались знамена и военный оркестр все снова и снова играл похоронный марш... На Красной площади я старалась быть мужественной...
...Я не помню, что говорили ораторы. Я помню только их прерывистые голоса. Потом я почувствовала, что они умолкли, а знамена начали низко склоняться...
Луиза Брайант
20 октября 1920-го игра закончилась.
Андрей Шухов специально для «Актуальных комментариев»
16 мая 2024
Новости
Байден отстает от Трампа: прогнозы экспертов о выборах президента в США
Американские избиратели предпочитают
экономическую политику Трампа политике Байдена, отмечают эксперты американских аналитических центров. «Актуальные комментарии» подготовили обзор материалов американских аналитических центров, опубликованных за последнюю неделю. Все они критикуют политику действующего президента США.
3 мая 2024
Колонки
Австралия в индо-тихоокеанской игре США
Максим Минаев о наращивании военного потенциала
Австралии
8 июня 2024
Анонс
Новая стратегия США на Украине
К 8 июня Госдеп и Пентагон должны представить
новую украинскую стратегию.